Диванов, ты умрёшь


У пациента есть два варианта: верить анализам или не верить. В любом случае будущее может стать сюрпризом.

Это интересно: Диванов, ты умрёшь© изображение Shutterstock

Один мужик пришел в поликлинику кровь сдавать. Сидит в очереди, читает Гегеля. Вдруг из ординаторской выбегает молоденькая сестричка с выпученными глазами, и кричит в коридор:

– Диванов есть?

Этот мужик встаёт и говорит:

– Есть.

Тогда она подходит к нему, смотрит в упор и говорит жалостливо и негромко в наступившей тишине:

– Гражданин Диванов, вы только не переживайте. У вас СПИД.

И даёт ему бумажку. Этот мужик берёт справку, на которой ничего не может разобрать, потому что, как назло, на латыни, и идёт вон.

И сестричка ещё что-то говорит, поправляя сбившиеся волосы, по процедуре, которая в таких случаях предусмотрена, но он уже ничегошеньки не слышит.

А старушки, которые тоже пришли кровь сдавать, смотрят ему в спину, но не так, что как будто поддерживая: «Крепись, дорогой друг», а наоборот, и осуждающе крестятся и салфетками себя оттирают, чтобы пи…арские микробы до них не долетели.

Приходит Диванов домой, садится на табуретку и шестнадцать часов на ней раскачивается, сглатывая сухие мысли. И думает так: у меня есть примерно от двух до шести месяцев, чтобы что-то после себя оставить Человечеству.

Тут он внезапно вспоминает, и звонит бывшей своей жене. И говорит:

– Маша, привет. Слушай, ты проверься, пожалуйста. Потому что у меня – СПИД. И, возможно, это от того учителя, с которым ты мне изменила. Или от Сергея, который у тебя до того был.

И кладёт трубку, чтобы не слышать её воплей. Потом встаёт, и идёт на работу, и пишет заявление на увольнение. Затем возвращается, берёт чистую тетрадку в 48 листов, ручку, смотрит в окно на птиц, которые расчерчивают с троллейбусными проводами небо в клеточку, и начинает сочинять роман «Про человека, который узнал, что у него СПИД». И что он по этому поводу чувствует и думает в общефилософском смысле.

Через двадцать один день Диванов заканчивает свой роман, закрывает последнюю, третью, тетрадку в 48 листов, исписанную крупным, чётким почерком, каким отставные полковники заполняют амбарные книги на материально-техническом складе, и идёт с тетрадками в редакцию, пошатываясь.

Потому что за эти три недели ничего почти не ел, и сбросил шестнадцать килограммов.

А в редакции как раз у редактора было хорошее настроение. Потому, что девятнадцатилетняя поэтесса, которую он полтора месяца уламывал, наконец, согласилась прийти к нему домой на чашечку чая почитать свои стихи.

И он по сему случаю купил бутылку портвейна и торт, и пребывал сейчас в самом восторженном и добродушном настроении, какое только возможно у редактора отдела прозы.

И поэтому не выбросил, как обычно, три тетрадочки в 48 листов в мусорное ведро, а принялся их просматривать. И заинтересовался, и когда выходил покурить с другим редактором, отдела поэзии, то говорит ему:

– Слушай, Паша, там такой смешной и специфический текстик. Вроде, как стёб над Раковым корпусом, или над графоманом, который Солженицына переписывает. Короче, я так и не вкурил, но весьма забавно. Глянешь?

А у того редактора, что удивительно, тоже было отличное настроение, и он не послал редактора прозы в баню, как обычно, а согласился.

И редактор прозы за это показал ему на телефоне фотографии топлесс девятнадцатилетней поэтессы, которая она ему по секрету присылала. А потом занес тому в кабинет тетрадочки, подхватил вино и тортик, и ускакал домой на пёрышках любви и в предвкушении.

Тогда этот, второй редактор, тоже почитал, но так и не понял, то ли это ирония, то ли  прикол, то ли серьёзно человек пишет. Но отметил для себя хорошее владение слогом и грамотную композицию повествования.

И думает, а чего бы нам не тиснуть в марте, потому что как раз в марте пустое место будет? Попробуем? И понес главному редактору. И, как назло, у главного редактора тоже было отличное настроение. Ну, так совпало.

И этого мужика по фамилии Диванов печатают, и в марте он выходит в толстом журнале, а он и не знает, потому что лежит на кровати, смотрит в потолок с разводами, и ждет смерти.

Вдруг в дверь его звонят, и он идёт, и спрашивает:

– Кто?

А ему отвечают:

– Телевидение.

И он сначала не может понять, что за телевидение, а потом говорит:

– Извините, я в трусах.

И идёт в комнату, и надевает треники. Так к Диванову внезапно слетается слава ещё до того, как он скоропостижно помер от СПИДа.

Его снимают, берут интервью, пишут про Диванова в периодической печати, и в других толстых журналах, и никто понять не может, то ли человек серьёзно переживает таким специфическим языком, то ли так умело стебётся?

Потому что очень необычно. И из-за того, что все гадают, появляется нездоровый ажиотаж и споры, и все хотят ознакомиться, и снова покупают, а прочитав, так живо обсуждают диванову прозу, что снова покупают.

И так и далее – заколдованный литературный круг, и бурное обсуждение в кулуарах вплоть до мордобоя.

Диванов всё ждет смерти, но не находит её. Его начинают приглашать на всякие литературные сборища, где томные дамочки с изысканным художественным вкусом бросают на Диванова сладострастные взоры. Диванов хмурится на такие взгляды, глубоко думает о своём СПИДе, и вырезает внутри себя новый роман.

Рядом с ним появляется женщина, которая хочет крепко взять Диванова в руки, разгладить его, и развесить на плечики, как пиджак в шкафу. Но Диванов боится и не желает отношений в предвкушении скорой смерти.

И вдруг в один прекрасный миг Диванову в голову приходит идея, которая пересекает его мозг пополам, как мысль о невыключенном утюге. Она настолько проста и чудовищна, что он никак не может взять в толк, отчего она сразу не придумалась ему.

Диванов встаёт с кресла, одевается и идёт в ту самую поликлинику, где анализы. И там внутри направляется на приём к заведующей, сев напротив которой, внезапно пристально её спрашивает: как так получилось, что у него обнаружили СПИД еще ДО того, как он сдал анализы?

Оказалось, что в тот день в поликлинике было два Дивановых. Один, наркоман, сдав кровь, вышел покурить. А второй, наш писатель Диванов, сидел, ничего не подозревая, в коридорчике.

Узнав страшную весть, Диванов был так ошарашен, что покинул медицинское учреждение, досконально всё не выяснив и не сопоставив.

Чудовищное это недоразумение так потрясло Диванова, что он совсем перестал писать, хоть и намеревался снова сесть за роман под названием «Про человека, который узнал, что у него нет СПИДа».

Освобождённый от гнёта добровольного обязательства перед Человечеством, Диванов легко утерял появившийся в нём внутренний стержень, забросил литературу, пропал с писательского небосклона, стал поддавать, и через полгода, действительно, преставился, как и планировал.

Опубликовал: Игорь Поночевный

Leave a Reply
Все события Черногории в телеграме